Огненные вечера на хуторе близ Диканьки.

[Вадим Анатольевич]

Предлагаю уважаемому сообществу ознакомиться с новой темой.
Надеюсь, что будет интересно.

В данной теме речь пойдёт об одном, ставшим историческим, боевом эпизоде 4-го гвардейского миномётного Севастопольского орденов Ленина и Красного Знамени полка имени Новосибирского комсомола. Полк был сформирован в Алабино Московской области и, в последствии, стал первым из полков реактивной артиллерии, удостоившимся правительственной награды – Указом ПВС СССР от 24 марта 1942 года он был награждён орденом Красного Знамени.
Первым командиром полка был Алексей Иванович Нестеренко. Первый залп «Катюши» его полка дали 25 сентября 1941 года под посёлком Диканька Полтавской области. Затем были бои под Харьковом, рейд по тылам врага в районе Ельца. В 1942-м году – представитель командующего гвардейских миномётных частей Ставки ВГК, гвардии полковник. В апреле-мае 1942 года участвовал в боевых действиях в районе Демянска (Северо-Западный фронт) и в районе Изюма (Южный фронт). С мая 1942 года – начальник оперативной группы гвардейских миномётных частей Южного фронта, затем Северо-Кавказского, Брянского, 2-го Прибалтийского фронтов. Под его руководством в Черноморской группе войск была создана вьючная «Катюша», которая использовалась в горах, на катерах и дрезина. 28 августа 1943 года присвоено звание гвардии генерал-лейтенант артиллерии. С августа 1944-го года заместитель командующего артиллерией 2-го Прибалтийского фронта, затем Ленинградского фронта. В заключительных операциях войны под его командованием находилось семь (из 40 имевшихся в Красной армии) тяжёлых бригад гвардейских миномётов, 17 (из 115) полков «Катюш». Автор книги «Огонь ведут Катюши», выдержки из которой приведены ниже.​

 

[Вадим Анатольевич]

«На другой день к нам с боевым распоряжением прибыл полковой комиссар Ф. Н. Жуков. Нам приказывалось выступить в полном составе на участок фронта, где оборонялась 14-я кавалерийская дивизия генерала В. Д. Крюченкина. А воевала она вблизи села Диканьки, в местах, воспетых великим Гоголем.
Наш полк теперь входил в состав вновь созданной оперативной группы гвардейских миномётных частей (ГМЧ) Юго-Западного фронта. Командовал группой полковник А. Д. Зубанов, членами Военного совета группы были полковой комиссар Ф. Н. Жуков и старший батальонный комиссар А. К. Киселёв, начальником штаба майор В. И. Вознюк. В состав группы на первых порах входили наш полк и два дивизиона 7-го ГМП, которые были ещё на марше.
Утром 24 сентября полк сосредоточился в перелесках, километрах в пятнадцати северо-восточнее Диканьки.
Мы с комиссаром Радченко на нашем пикапе отправились в штаб 14-й кавалерийской дивизии. Радченко сел за руль, а я с картой рядом с ним. Водитель Соболев, адъютант лейтенант Брызгалов и один автоматчик заняли места в кузове. Итак, мы подъезжали к знаменитой Диканьке. По сторонам дороги горделиво возвышались тополя, на полях скирды убранного хлеба, стога сена... А вот и Диканька. Белые хаты утопали в садах, в палисадниках росли осенние цветы. А за селом виднелся большой лес.
Дорогу преградил шлагбаум. Вооружённый автоматом кавалерист тщательно проверил наши документы и показал, куда ехать. Штаб располагался на окраине села в большой просторной хате. У изгороди были привязаны лошади. Их охраняли коноводы. Мы подъехали к самому штабу. Коноводы и часовой у входа вытянулись, отдавая нам честь. Ответив, мы быстро вошли в большую комнату. Здесь на длинных скамьях сидели бойцы и командиры. По стенам были развешаны автоматы, карабины и противогазы. Через открытую дверь второй комнаты было видно, что над картой, разложенной на столе, склонился наголо остриженный генерал. Рядом с ним стоял высокий майор в изрядно полинявшем обмундировании. Напротив генерала сидел светло-русый батальонный комиссар с добрым, приятным лицом.
Мы попросили разрешения войти, представились. Генерал Крюченкин встал из-за стола, подошёл к нам и крепко пожал руки.
- Рад вас видеть, - сказал генерал. - Мне уже сообщили, что на наш участок должен прибыть артиллерийский полк. - Затем он представил нам батальонного комиссара и майора: Знакомьтесь - комиссар Добрушин. А это начальник штаба майор Шмуйло. Мы вместе с первых дней воюем. Хлебнули всякого...
Щеку генерала рассекал глубокий шрам, правый глаз был прищурен. Это, как мы потом узнали от Сергея Трофимовича Шмуйло, были результаты ранения, полученного ещё в годы гражданской войны.
В своём докладе я доложил о месте сосредоточения полка, кратко остановился на его организации, боевой мощи и особенностях применения.
- Полк предназначен для поражения крупных цепей, - докладывал я, - он должен применяться для борьбы со скоплениями пехоты, кавалерии и моточастей противника и не может поражать отдельные огневые точки, одиночные танки или какие-либо сооружения из-за большого рассеивания снарядов.
Кавалеристы слушали меня с большим интересом. Говоря об огневой мощи полка, я доложил, что мы сами ещё не видели ни полкового, ни даже батарейного залпа, что нам был показан лишь неполный залп одной установки, которая выпустила восемь снарядов.
- Согласно инструкции о боевом применении, - сообщил я, - мы можем давать залп только с разрешения командования фронтом. После огня боевые установки надо немедленно уводить в укрытия, в район выжидательных позиций, расположенных в тылу, в пяти - десяти километрах. Для охраны боевых машин в районах огневых позиций командиры поддерживаемых соединении должны выделять прикрытие, стрелковые и пулемётные подразделения, средства противотанковой обороны.
Генерал выслушал меня внимательно, глубоко вздохнул и сказал с укоризной:
- Голубчики мои! Сперва вы нас очень обрадовали, а потом огорошили, оказывается, вас самих прикрывать надо! А у меня штаб дивизии прикрыть нечем.
- Товарищ генерал! - ответил я ему. - Огневые позиции мы будем охранять сами. У нас есть 37-миллиметровые пушки и пулемёты на машинах.
- Вот это уже другой разговор! - обрадовался генерал.
Затем он показал нам на карте рубежи обороны дивизии, сообщил всё, что известно о противнике. Это были весьма скудные сведения. Характеристика полков дивизии произвела на нас довольно удручающее впечатление. Нас поразило, что они были так малочисленны, 14-я кавалерийская дивизия с первых дней войны вела тяжёлые бои, да и сейчас она оборонялась на довольно широком фронте. В состав дивизии входили четыре кавалерийских, один стрелковый полк и мотобатальон. Перечислив части, генерал сказал:
- Полков много, да сил мало. В последних боях мы понесли большие потери. Наиболее опасное направление - левый фланг, возле Диканьки, и правый - в районе местечка Шишаки. Подробно ознакомил вас с состоянием дивизии для того, чтобы вы были готовы к любой неожиданности. Имейте надёжное охранение и непрерывно ведите разведку.
Генерал решил два дивизиона полка расположить вблизи Диканьки, а один - на правом фланге дивизии. Районы сосредоточения и выжидательные позиции были выбраны, как этого требовала инструкция по боевому применению гвардейских миномётных частей. Задача была уяснена, и мы срочно убыли в расположение полка.​

 

[Вадим Анатольевич]

Свой штаб мы решили развернуть на юго-восточной окраине Диканьки, недалеко от штаба дивизии, с которым надо было установить телефонную связь. Вскоре меня и комиссара вновь вызвал генерал Крюченкин. В штабе дивизии мы впервые познакомились со своим непосредственным командованием: начальником оперативной группы гвардейских миномётных частей фронта полковником А. Д. Зубановым и начальником штаба группы майором В. И. Вознюком.
После доклада Зубанову о состоянии полка мы организовали показ боевых машин командованию, а затем выехали на правый фланг, к местечку Шишаки, где провели рекогносцировку и уточнили на карте передний край наших частей. Во время рекогносцировки мы неоднократно попадали под артиллерийский и миномётный обстрел. Под огнем противника все вели себя спокойно. Зубанов продолжал давать указания, шутил. В шутках не уступал ему и Вознюк, его украинский юмор был неотразим.
Вечером 24 сентября Зубанов и Вознюк убыли в штаб фронта. Перед отъездом Зубанов ещё раз напомнил, что залпы можно давать только с их разрешения. И тут я задал ему вопрос, который давно мучил меня:
- Как быть, если обстановка потребует немедленного залпа, а связь с фронтом будет нарушена?
- Задача каждого начальника обеспечить непрерывную связь со старшим штабом, - ответил Зубанов. - К тому же штаб дивизии со штабом фронта имеет не только проводную связь через корпус, но и прямую радиосвязь.
Проводив командование группы, мы с разрешения генерала Крюченкина отправились на свой командный пункт. Здесь нас ожидали командиры дивизионов.​

 

[Вадим Анатольевич]

Ночью, на участке обороны дивизии, в районе Диканьки, дивизионы заняли такой боевой порядок: в центре 2-й дивизион капитана Р. Р. Василевича, на правом фланге 1-й дивизион капитана В. В. Добросердова, а на левом фланге 3-й дивизион капитана П. М. Худяка. Огневым взводам было приказано находиться на выжидательных позициях в полной боевой готовности, а командирам дивизионов и батарей быть на наблюдательных пунктах, предварительно установив надежную связь с боевыми позициями.
Выбор места для полкового наблюдательного пункта и его оборудование я поручил старшему лейтенанту Соломину. И с удовольствием ещё раз убедился в исключительной добросовестности и высокой артиллерийской подготовке этого командира. Наблюдательный пункт был оборудован в полутора километрах западнее Диканьки, на опушке большого леса. Оттуда хорошо просматривался передний край нашей обороны и рубеж, на который вышли передовые части противника. Между нашими и немецкими окопами пролегала широкая лощина с пологими склонами, поросшими мелким кустарником. В километре за лощиной в расположении противника виднелась дубовая роща, занимавшая по фронту около километра. Это было урочище Переруб. Правее и левее него, на расстоянии четырёх-пяти километров виднелись хутора.
Соломин доложил:
- Наблюдательный пункт оборудован, на нём установлены буссоль и стереотруба, за противником ведётся наблюдение, установлена связь с 76-м кавалерийским полком и своим штабом, прокладывается телефонная линия к наблюдательным пунктам первого и третьего дивизионов. Кроме того, за противником организовано наблюдение с высокого дуба, который находится в ста метрах правее нас на опушке леса.
- А не собьют ли наблюдателя фашисты? Уж слишком хорош ориентир...
- Ну что вы, товарищ командир, его не так легко обнаружить. Крона-то вон какая густая. Да если и обнаружат, сбить снарядом его не просто. У противника наблюдатель вообще на тригонометрической вышке устроился...
- Не может быть! - изумился я. - Что они, совсем ошалели от шнапса?
- А вы посмотрите в стереотрубу, - предложил Соломин.
И действительно, на верхней площадке вышки, как грач в гнезде, пристроился фашистский наблюдатель.
- Зачем же вы позволяете ему там сидеть и просматривать всю глубину нашей обороны? - спросил я сердито.
- А что же делать? Залп дать нельзя, а пулемётом его не достанешь, - ответил Соломин.
- Ну, а артиллерийский дивизион кавалеристов на что?
- Командир дивизиона говорит, что снарядов у него мало, а попасть в вышку трудно.
- А ну-ка ведите меня к нему!
Наблюдательный пункт 32-го артиллерийского дивизиона находился в пяти минутах ходьбы. Командир дивизиона, старший лейтенант, видимо недостаточно опытный, растерянно подтвердил, что снарядов мало, а для поражения вышки нужен большой расход боеприпасов.
- Давайте попробуем, - сказал я ему. - Если и не уничтожим наблюдателя, то сгоним его с вышки.
По карте тщательно подготовили данные. Первый выпущенный снаряд разорвался правее вышки. Ввели поправку. Второй выстрел. Недолет. Увеличили прицел на два деления. И снова недолет. Добавили ещё два деления. Перелёт. Предлагаю командиру дивизиона убавить прицел на одно деление и перейти на поражение, не обеспечивая узкой двухделенной вилки. Он подает команду:
- Три снаряда... Беглый огонь!
После выстрелов вся вышка окуталась дымом. Когда его отнёс ветерок, мы увидели, что вышка стояла, как и прежде, по одна из её опор была перебита, а наблюдатель покинул свой пост.
- Товарищ майор, а ведь здорово получилось, - восторженно сказал командир дивизиона. - А нас учили, что для уничтожения точечной цели требуется очень большой расход снарядов.
- Правильно вас учили. Но ведь здесь же простейшие условия стрельбы. Дальность небольшая, плоскость стрельбы проходит почти через наш пункт. Да ведь нам и не обязательно попасть в лоб наблюдателю. Достаточно согнать его и не дать возможность вести наблюдение. Вот мы и выполнили эту задачу общими усилиями. А теперь у вас есть пристрелянные данные. Надо полагать, больше не дадите врагу сидеть безнаказанно на вышке и спокойно рассматривать нашу оборону.
С Соломиным мы вернулись на свой наблюдательный пункт. Я установил кодировку местности, наметил ориентиры. Связь с наблюдательными пунктами дивизионов была налажена. По телефону я еще раз напомнил командирам дивизионов о том, чтобы за противником велось тщательное наблюдение. Соломину было приказано передать им схемы ориентиров, кодировку местности, участки намеченных огней и проверить, правильно ли они уточнили огневые задачи и подготовлены ли по указанным участкам данные. После нашей стрельбы все затихло. Но на душе было как-то неспокойно. И не напрасно. Над нами вскоре появился самолёт-разведчик. Зенитчики отогнали его. Но буквально через несколько минут послышался зловещий гул. Восемнадцать бомбардировщиков прошли над нами строем и, резко развернувшись, стали заходить для удара. Бомбили они, однако, не огневые позиции, а... Диканьку. Во многих местах возникли пожары...
Оставив Соломина старшим на наблюдательном пункте, мы с адъютантом отправились в штаб полка. Багровый диск солнца скрылся за горизонтом, и сразу в низинах поплыли косяки тумана. В сумерках словно таяли, растворялись дальние хутора. На глазах темнел лес. Наступала воспетая Гоголем украинская ночь... Ночь в Диканьке.​

 

[Вадим Анатольевич]

Утром 25 сентября мы с комиссаром Радченко прибыли на наблюдательный пункт. Соломин доложил, что ночь прошла спокойно. Правда, фашисты сделали несколько орудийных выстрелов, очевидно пристрелочных, по разным районам нашей обороны. За ночь появились свежие окопы на высотках. Надо полагать, что это новые наблюдательные пункты гитлеровцев, так как на тригонометрической вышке больше никто не появлялся. На опушке урочища Переруб также были обнаружены свежие окопы и огневые точки. Часов в десять утра меня вызвал по телефону командир третьего дивизиона капитан Худяк. Он доложил, что в урочище Переруб втягивается пехота и конные группы противника.
Спустя час Худяк снова «висел» на телефоне. Заметно волнуясь, он доложил, что все утро наблюдал, как в урочище стягивалась вражеская пехота и конница. Худяк просил разрешения дать залп. Я был не менее Худяка обеспокоен, но что можно было предпринять? Ведь стрельба без разрешения командования фронтом категорически запрещалась. Еще раз пришлось напомнить об этом Худяку. Вместе с тем ему было приказано зарядить боевые машины и держать дивизион в полной боевой готовности. О своём решении я доложил генералу Крюченкину и просил его добиться разрешения у командования фронтом произвести залп.
Генерал Крюченкин обещал сделать все возможное. Минут через двадцать Худяк доложил, что дивизион готов к бою, и снова настойчиво просил разрешения дать залп.
- Товарищ Худяк! Для волнения нет оснований, - ответил я ему.
- Как нет оснований? - закричал в трубку Худяк. - Противник сейчас перейдет в атаку! Его передовые цепи показались уже на опушке леса...
- Когда враг перейдет в атаку, тогда и дадим залп, - заверил я.
Однако и сам стал опасаться, как бы действительно не опоздать с залпом. Ведь перед атакой противник непременно откроет артиллерийский и миномётный огонь по нашим передовым окопам и наблюдательным пунктам. Он может сразу повредить связь, и тогда... Признаться, я тоже с большим волнением и нетерпением ждал команды Крюченкина. Только чувство особой военной деликатности останавливало меня от звонка командиру дивизии. Ведь ясно, что Крюченкин не успел ещё связаться со штабом фронта.
И вдруг тишину утра нарушил мощный гул, эхом прокатившийся над рощей, над Диканькой, над ближними и дальними хуторами. Слева, сзади нас, из-за леса непрерывным потоком вылетали огненные кометы. Они шумели над нашими головами. Через несколько секунд всё урочище окуталось густым чёрным дымом, в котором виднелись яркие вспышки разрывов. Слышались громовые раскаты. Шум летящих снарядов, сопровождаемый каким-то особенным скрежетом, грохот разрывов, а также громадное чёрное облако, мгновенно окутавшее рощу, произвели сильное впечатление.​

 

[Вадим Анатольевич]

Когда дым немного рассеялся, мы увидели, как из рощи в разные стороны бежали обезумевшие от страха гитлеровцы, скакали по полю лошади без всадников. Психологическое воздействие залпа было настолько велико, что даже мы, знавшие, что это такое, были потрясены. Ведь это был первый «полнокровный» залп дивизиона. Он ошеломил не только фашистов. Тут же позвонил генерал Крюченкин. Он ругал нас за самовольство. Я выслушал командира дивизии молча, а потом доложил:
- Товарищ генерал! Командир третьего дивизиона дал залп без моей команды. Это, конечно, не снимает с меня ответственности за случившееся. В свое оправдание могу лишь добавить, что залп положен удачно. Фашисты в панике бегут.
- Это хорошо, что фашисты бегут, - несколько сбавив тон, ответил генерал. - Но ведь наши части не предупреждены и не преследуют противника.
Как только малочисленные кавалерийские эскадроны узнали, что этот мощный огневой налет произвела наша новая артиллерия, они начали преследовать врага.
Вскоре на наш наблюдательный пункт прибыл генерал Крюченкин. Увидев воочию результаты залпа, он сменил гнев на милость.
- Вот так гвардия! Вот так молодцы!
Несмотря на некоторое запоздание, эскадроны 76-го кавалерийского полка, преследуя противника, захватили пленных и трофеи.
О залпе было доложено в штаб фронта. Полковник Зубанов был крайне возмущен тем, что огонь открыли без разрешения. Он потребовал произвести расследование и наказать виновных. Вечером этого же дня я с пристрастием допрашивал Худяка.
Худяк, вытянувшись, часто моргая добрыми серыми глазами, отвечал прямо и честно:
- Виноват, товарищ командир, но ничего добавить не могу. Не удержался, вот и все. Ведь они, гады, развернутым строем стали выходить из леса! Жди я разрешения, наверняка мы опоздали бы с открытием огня. Вам-то не было видно, а я все как на ладони наблюдал...
Строго предупредил я Худяка, но наказывать не стал, так как, откровенно признаться, в душе был доволен его действиями. Подумать только, что могло бы стать с третьим дивизионом, да и со всем полком, если бы Худяк не дал залпа! Но в то же время самовольство поощрять было нельзя. Хотя на войне иногда бывает трудно отличить самовольство от разумной инициативы. Разговор с ним я закончил так:
- Ваше счастье, товарищ Худяк, что победителей не судят. Залп вы положили удачно и вовремя. Но впредь подобную нервозность ни в коем случае не допускайте...
Худяк ушел от меня посветлевший и заметно приободрившийся. Этот «неплановый» залп открыл славную страницу боевой истории 4-го гвардейского миномётного полка.​

 

[Вадим Анатольевич]

На участке обороны 14-й кавалерийской дивизии наш полк действовал с 24 сентября по 01 октября 1941 года. В это время дивизия не только удерживала занимаемый рубеж, но и смогла продвинуться вперед своим левым флангом на 12-18 километров. Все дивизионы нашего полка включились в активные боевые действия и своими батарейными и дивизионными залпами срывали каждую попытку врага сосредоточить на каком-либо участке свои силы и перейти в наступление. Вот как сказано о боевой работе нашего полка в это время в журнале боевых действий дивизии: «...В 11.00 один дивизион 4-го ГМП открыл огонь по Фёдоровке, где сосредоточилась конница противника. После обстрела гитлеровцы бежали, оставив Фёдоровку... Всего перед фронтом дивизии действовало 3-4 батальона пехоты и до 5-ти батарей врага. Противнику нанесены большие потери артогнём 4-го ГМП. В течение всего дня немцы хоронили убитых».
Придя в себя после наших ударов, фашистское командование всеми силами стремилось задержать продвижение советских кавалеристов. Для этого на левый фланг, где после первого залпа наши войска продвинулись вперед, противник подтянул свежие силы. Так как дивизия оборонялась на широком фронте, а в ее составе был всего один конноартиллерийский дивизион, генерал-майор Крюченкин добился разрешения командующего фронтом использовать наш полк по своему усмотрению. Залпы теперь мы могли давать с разрешения генерала Крюченкина.
В эти дни нам пришлось произвести и первые ночные залпы. Произошло это при следующих обстоятельствах. 105-миллиметровая батарея противника безнаказанно обстреливала наши наблюдательные пункты. Мы несли потери. Подавить ее со своих огневых позиций не могли. Чтобы уничтожить батарею, координаты которой были определены точно, командир 2-го дивизиона капитан Р. Р. Василевич предложил вывести ночью боевые машины к переднему краю нашей обороны и оттуда дать залп.​

 

[Вадим Анатольевич]

Вся операция была произведена настолько быстро и неожиданно для противника, что он не успел открыть не только артиллерийский, но и пулемётный огонь. Обстрел наших наблюдательных пунктов и боевых порядков эскадронов прекратился.
29 сентября выдался погожий теплый день. С наблюдательных пунктов хорошо просматривалась дорога, ведущая из Полтавы в Диканьку. По ней двигались колонны немецких войск. Они стекались в рощу северо-западнее деревни Петровки. Район сосредоточения фашистов мы определили точно, нанесли на карту. Однако для стрельбы наших батарей с основных огневых позиций он был недосягаем. Противник, видимо, после наших первых залпов уже не рисковал сосредоточивать свои войска в непосредственной близости от переднего края.
Чтобы накрыть гитлеровцев своими залпами, имея уже опыт ночной стрельбы, мы решили вывести под покровом темноты боевые машины за наш передний край, на линию боевого охранения. В. В. Добросердову было приказано выслать разведку во главе с капитаном Н. В. Митюшовым. В её составе должны были быть командиры батарей. На них возлагался окончательный выбор огневых позиций и разведка путей подхода. Ночью командиры батарей должны были вывести свои боевые машины на огневые позиции. Мы рассуждали так: гитлеровцы утомлены, поэтому бдительность боевого охранения понижена. Местность позволяла незаметно провести машины в лощину, что пролегла в нейтральной полосе. Союзником нашим должна стать тёмная южная ночь. Мы пришли к выводу, что такая операция, хотя и заключает в себе известную долю риска, возможна. Тем более что своими силами мы сможем организовать надежное прикрытие огневых позиций.
Добросердов и Митюшов выехали в дивизионы, а мы с комиссаром решили обсудить вопрос, когда доложить генералу Крюченкину о ночном залпе. По телефону говорить об этом нельзя, на поездку с докладом потребуется много времени. Вынуждены были принять решение действовать и доложить генералу после выполнения плана. С колонной заряженных боевых машин мы встретились на дороге. Радченко, Добросердов и я выехали на пикапе вперед. В трехстах - четырёхстах метрах от переднего края все спешились и пошли вслед за охранением, которое вёл Митюшов. О нашем выходе за линию обороны передовые части были предупреждены.
Как только охранение заняло боевой порядок, установки с потушенными фарами одна за другой стали выходить на позицию. Командир дивизиона доложил о готовности...
- Огонь! — скомандовал я.​

 

[Вадим Анатольевич]

В такой близости от стреляющих машин мы были впервые. До этого во время залпов мы, как правило, находились на наблюдательных пунктах, а сейчас на правом фланге дивизиона, метрах в тридцати - сорока от боевых машин. Нам представилась потрясающая картина. Сначала выстроенные в ряд на сокращенных интервалах боевые машины осветились ярким светом. Это были факелы реактивных струй первых выпущенных снарядов. Затем раздался пронзительный скрежет, от которого задрожала земля... С высоко поднятых ферм непрерывным потоком стали слетать огневые стрелы с ослепительными хвостами. Позади машин вначале образовывались серые облака, которые от яркого освещения на глазах превращались в оранжево-белые клубы и завихрения. От стремительно уносящихся вверх снарядов казалось, что все поплыло вниз - и боевые машины, и ярко освещённая местность. Впоследствии мне не раз приходилось наблюдать ночные залпы вблизи. Но ничто не могло сравниться с этим первым впечатлением, которое оставил ночной залп дивизиона под Диканькой.
...Угас факел последнего снаряда, и всё вокруг погрузилось в кромешную тьму, как это всегда бывает после яркого света ночью. До нас донеслись громовые раскаты разрывов. Вокруг сильно пахло порохом и пылью.
Ночной залп так ошеломил гитлеровцев, что в течение пятнадцати - двадцати минут с их стороны не было сделано ни одного выстрела. В полной тишине и темноте боевые машины снялись с огневой позиции и, словно огромные чёрные тени, одна за другой стали уходить в тыл. Проводив последнюю машину, мы с комиссаром сели в пикап и поехали к своему НП. Когда подъезжали к нему, над нашим передним краем взлетели в воздух одна за другой несколько осветительных ракет. Поднялась бешеная ружейно-пулемётная стрельба, прогромыхали беспорядочные выстрелы орудий и миномётов. Артиллерийские и миномётные налёты были предприняты врагом по разным участкам нашей обороны, и особенно по покинутой нами огневой позиции.
В районе сосредоточения противника, по которому мы дали залп, наблюдались яркие зарева пожаров.​

 

[Вадим Анатольевич]

Генерал Крюченкин, позвонивший к нам на НП, строгим голосом приказал доложить, в чём дело, почему без его разрешения был дан залп. Я ответил, что всё в порядке, но подробности могу доложить только лично.
- Хорошо. Немедленно приезжайте! - Голос генерала звучал уже более спокойно.
Через полчаса мы с комиссаром были у генерала Крюченкина. Слушая мой доклад, он довольно потирал руки, его строгие глаза все больше добрели. Наконец он не выдержал, вскочил с места, быстро заходил по хате, азартно восклицая:
- Здорово, молодцы! Но бить вас некому! Это прекрасно, что вы сумели накрыть врага. Ну, а если бы напоролись? Вы же могли сами погибнуть. Что тогда? Отвечай Крюченкин, так, что ли?
- Товарищ генерал, не было возможности вам доложить. Упустили бы время. Мы ведь были твёрдо уверены, что план свой выполним без потерь. И кто знает, если бы мы сегодня не ударили по фашистам, возможно, завтра утром они атаковали бы нас.
- Я ещё раз вам повторяю: умело бьёте врага, молодцы! Но надо же доложить, а потом давать залпы. Вы же «секретные», я ведь должен ещё вас прикрывать...
- В голосе генерала звучали отеческие нотки и мы с Радченко поняли, что гроза миновала.
Конечно, такая «самостоятельность» могла нам дорого обойтись. Но... жизнь, боевая обстановка вносили свои коррективы и порой требовали немедленных действий. В архивах дивизии уже после войны я нашел следующую запись, воскресившую в моей памяти те далекие дни:
«По показаниям пленных из 101-й пехотной дивизии противника, дивизия понесла большие потери, до 30-40% своего состава, от огня 4-го гвардейского миномётного полка».
01 октября 1941 года полк получил боевое распоряжение о передислокации в район города Валки Харьковской области. Командование 14-й кавалерийской дивизии издало в связи с этим приказ. Эта первая награда полку, благодарность боевых товарищей, была нам особенно дорога.​

 

[Вадим Анатольевич]

Скупые строки в журнале боевых действий 4-го ГМП. Конечно в то время никто не задумывался над тем фактом, что первый залп станет историческим.
Запись в журнале боевых действий 76-го кавалерийского полка 14-й кавалерийской дивизии от 29 сентября 1941 года – «… полк имеет значительные потери. Потеряны все командиры подразделений…»

 

[Вадим Анатольевич]

Герой данной темы, Василевич Роман Романович, капитан, командир 2-го дивизиона 4-го гвардейского миномётного полка. Ночной залп дивизиона под. его командованием красочко описан выше. За этот бой Роман Романович был награждён первым орденом Красного Знамени. Задуматься о мощи реактивной артиллерии заставляет фраза в наградном листе – «…29 сентября 1941 года огневым налётом на деревню Фёдоровка уничтожил половину венгерского кавполка…».
В наградном листе на следующий его орден, Отечественной войны 1-й степени, количество уничтоженных венгров выросло до полка!​

 

[Вадим Анатольевич]

Роман Романович закончил войну в звании гвардии полковника будучи командиром 39-й гвардейской миномётной бригады. О его героическом боевом пути говорят наградные листы – Сталинград, «Малая земля», Крым, Курляндия.

 

[Вадим Анатольевич]

По сложившейся традиции немного о противнике:
Венгерская кавалерия имела богатые традиции, уходившие корнями в военную историю средневековых мадьяр. Во время Первой мировой войны гусары активно участвовали в боевых действиях, осуществляя разведку, прикрывая фланги, преследуя отступающего противника. Однако Триановский мирный договор, ограничивший численность венгерской армии, не пощадил и кавалерию.
До 1939 года венгерская кавалерия состояла из двух бригад двухполкового состава. Названия полков отражали исторические традиции венгерской легкой кавалерии. В каждом полку имелось по 12 эскадронов – по 100 кавалеристов в мирное, и по 300 – в военное время. Такая высокая численность объяснялась мнением венгерских военных специалистов, согласно которому огневая мощь эскадрона должна была равняться огневой мощи пехотной роты, при том, что каждый третий или четвёртый кавалерист должен был выделяться в качестве коневода и не мог участвовать в бою. Бригады входили в состав элитного Мобильного корпуса и после объявления мобилизации получали следующую организационную структуру:
1-я кавалерийская бригада: 3-й гусарский полк «Граф Надашди Ференц», 4-й гусарский полк «Граф Хадик Андраш», 1-я кавалерийская артиллерийская группа (частично моторизованная), 13-й велосипедный батальон, 14-й велосипедный батальон.
2-я кавалерийская бригада: 1-й Язиг-Кумана полк «Франц-Иосиф», 2-й гусарский полк «Князь Арпади», 2-я кавалерийская артиллерийская группа (частично моторизованная), 15-й велосипедный батальон, 16-й велосипедный батальон.
​

 

[Вадим Анатольевич]

Медленная реорганизация, проводившаяся в 1942-1943 годах, привела к увеличению численности артиллерийских, инженерных, разведывательных подразделений и подразделений связи, а также появлению противотанковых и противовоздушных частей. Однако Венгрия испытывала хронический недостаток современного оснащения и транспорта, а её непростые союзнические отношения с Германией также не способствовали модернизации армии. Летом 1941 года мобильные части находились на острие атаки 17-й германской армии (группа армий «Юг»), совершив 950-километровый бросок через Галицию и Украину и выйдя в октябре к Донцу. Однако осенняя распутица лишила моторизованные части почти всей техники, и в ноябре Мобильный корпус был отведён в тыл и расформирован.

Из воспоминаний немецкого офицера.
"Это случилось в начале августа 1941 года к югу от Умани, в районе Первомайска. За железнодорожной насыпью наши части были остановлены сильным сопротивлением русских. Немецкая пехота ходила в атаку четыре раза, но каждый раз была отброшена. Командир батальона беспомощно бранился и пытался поднять солдат в новую атаку, но безуспешно – русские удерживали свои позиции. Вместо артиллерийской поддержки, о которой мы просили, вдруг откуда ни возьмись объявился эскадрон венгерской кавалерии. Мы волей-неволей рассмеялись: что здесь собирались делать эти ребятки со своими сабельками? Но вдруг все онемели, потому что эти венгры, похоже, сошли с ума. Раздалась громкая команда, гусары выхватили сабли и бросились на противника, прижавшись к своим коням, сабли их сверкали на солнце. Атакой командовал какой-то полковник средних лет, с серебряными знаками отличия в петлицах. На флангах их поддерживало несколько лёгких бронеавтомобилей. Так, наверное, когда-то ходил в атаку Зейдлиц, мелькнуло у меня в голове. Забыв о противнике, мы все привстали и, онемев, смотрели на это зрелище. Оно напоминало кинофильм. Русские открыли огонь по атакующим, но он быстро ослабел, а потом вообще прекратился. Советский батальон, который так отчаянно оборонял свои позиции, к нашему изумлению, поддался панике и побежал перед кавалерией. Венгры, опьянённые успехом, рубили бегущих саблями. Как ни поразительно, старое оружие и тактика на этот раз взяли верх над новыми военными технологиями".
​

 

[Вадим Анатольевич]

В 1970 году Алексей Иванович Нестеренко получил письмо от жителей Диканьки. Вот что они писали:
«...Мы знаем, что в сентябре 1941 года Вы командовали полком «Катюш» и дали первый залп из Диканьки (первые залпы на Полтавщине). Ваши бойцы называли тогда своё оружие «чудо-пушка». Вы задержали немцев на 14-ть суток, уничтожили много живой силы и техники врага.
Мы, жители Диканьки, решили поставить в парке имени Гоголя памятник первым «Катюшам» и хотим просить Вас, чтобы Вы прислали нам свои воспоминания. Может у Вас есть фотографии Ваших товарищей, фронтовые газеты, плакаты или какие другие материалы, связанные с первыми залпами «Катюш» под гоголевской Диканькой.
Вышлите по адресу: УССР, Полтавская область, посёлок Диканька, Исторический музей или Райвоенкомат. Помогите нам через Министерство обороны закупить установку «Катюши» образца 1941 года. Мы её поставим на пьедестал и напишем фамилии воинов, которые дали первый залп под Диканькой. Наша молодёжь, идущая служить в Советскую Армию, возле памятника «Катюшам» будет получать первые уроки мужества. Когда будет построен памятник, мы Вас пригласим на открытие».
Далее шла приписка: «В Диканьку летом приезжает много туристов, наших и зарубежных, они спрашивают о залпе «Катюш». В музее же нет никаких материалов, а люди-то знают, это история...»

«Катюша» была установлена на постаменте в посёлке Диканька в 1973-м году и только совсем недавно обратили внимание на несоответствие – на рисунке Нестеренко «Первые залпы под Диканькой» и на постаменте разные установки! И на это, похоже, до сих пор никто не обратил внимание. Даже специалисты «АвтоКрАЗа», которые реставрировали диканьскую «Катюшу». Пресс-служба предприятия тогда сообщала: «В середине апреля реактивная пусковая установка БМ-13 была доставлена на Кременчугский автомобильный завод, где специалистами экспериментального цеха автозавод выполнил большой объём восстановительных работ. На боевую машину-памятник были изготовлены и установлены новая кабина, крылья, боковины капота, капот, облицовка радиатора. Кабина автомобиля была застеклена, установлена броневая защита. Заменены колеса и выкрашен автомобиль». Заводчане уверяли, что все сделали «в соответствии с технической документацией и с учетом облика на фотоснимках военных лет».
Если речь идёт о самом автомобиле ЗИС-5, то это на самом деле так. Но... Оказывается, за исключением нескольких первых неудачных образцов, которые забраковали еще на стадии испытаний на полигоне, «Катюши» никогда больше не монтировались на базе автомобиля ЗИС-5 с двухосным шасси! Очень уж ненадёжны были эти автомобили в условиях бездорожья, тогда как специфика их применения требовала особой мобильности. Ведь надо было не только быстро «внедриться» в район боевых действий, но так же быстро и «убежать» оттуда, чтобы секретное оружие не попало в руки врага.​

 

[Вадим Анатольевич]

Официальная справка:
«Первый вариант установки, созданный на базе грузового автомобиля ЗИС-5, назывался МУ-1 (механизированная установка, первый образец), имел 24 направляющих, установленных на специальной раме. Проведённые с декабря 1938-го по февраль 1939-го года полигонные испытания установки показали, что она не в полной мере отвечает поставленным требованиям. С учетом этих испытаний была разработана новая пусковая установка МУ-2. Она была создана на базе автомобиля повышенной проходимости ЗИС-6, имела 16 направляющих, расположенных вдоль оси автомобиля, на которых располагалось 16 реактивных снарядов. Все 16 снарядов можно было выпустить за 7-10 секунд. По результатам полигонных испытаний и было принято решение о принятии установки на вооружение под названием БМ-13».
Остаётся лишь добавить, что и трёхосный ЗИС-6 не оправдал надежд и со временем его полностью заменили «лендлизовские» американские автомобили.
Итак, вывод: на постаменте в Диканьке отнюдь не БМ-13, а МУ-1, которая не принимала (и не могла принимать!) участие в «настоящих» боях. Конечно, это никоим образом не преуменьшает заслуг и героизма воинов-миномётчиков, которые совершили здесь первые залпы на украинской земле. И в то же время нужно признать, что представленный «экземпляр» никакого отношения к событиям под Диканькой не имеет.
Кстати, подобные «двухоски» стоят на постаментах и во многих других городах бывшего Союза. И люди искренне верят, что именно эти машины защищали Родину от врага!

В 2016 году на месте наблюдательного пункта 4-го гвардейского миномётного полка (о котором писалось выше), рядом с дубом-великаном, открыли памятный знак первому залпу «Катюш» на территории Украины. Символизирующее систему залпового огня сооружение создавалось на протяжении трёх лет.​

https://www.youtube.com/watch?v=LudlbmaKA54

 

[ITALY2]

Спасибо за отличное исследование !

 

[OstWest]

Спасибо очень познавательно и интересно .

 

[mk18]

Spasibo za trud !!!